Неточные совпадения
С этим он и уснул, а утром его разбудил свист ветра, сухо шумели сосны за окном, тревожно шелестели березы; на синеватом полотнище
реки узорно курчавились маленькие волнишки. Из-за
реки плыла густо-синяя туча, ветер
обрывал ее край, пышные клочья быстро неслись над
рекою, поглаживая ее дымными тенями.
В купальне кричала Алина. Когда Самгин вымылся, оделся и сел к столу завтракать — вдруг хлынул ливень, а через минуту вошел Макаров, стряхивая
с волос капли дождя.
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно, стоял запах хорошего табака; на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел
в золоченой раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей
с луком»: сосны на песчаном
обрыве над мутно-зеленой
рекою. Ротмистр Попов сидел
в углу за столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную
в пенковый мундштук, на мундштуке — палец лайковой перчатки.
В 11 часов утра мы распрощались
с Арму и круто повернули к востоку. Здесь был такой же пологий подъем, как и против
реки Такунчи. Совершенно незаметно мы поднялись на Сихотэ-Алинь и подошли к восточному его
обрыву.
В это время туман рассеялся, и мы могли ориентироваться.
Надо было торопиться. Через 2 км долина вдруг стала суживаться. Начали попадаться глинистые сланцы — верный признак, что Сихотэ-Алинь был недалеко. Здесь
река протекает по узкому ложу. Шум у подножия береговых
обрывов указывал, что дно
реки загромождено камнями. Всюду пенились каскады; они чередовались
с глубокими водоемами, наполненными прозрачной водой, которая
в массе имела красивый изумрудный цвет.
С левой стороны высилась скалистая сопка. К
реке она подходила отвесными
обрывами. Здесь мы нашли небольшое углубление вроде пещеры и развели
в нем костер. Дерсу повесил над огнем котелок и вскипятил воду. Затем он достал из своей котомки кусок изюбровой кожи, опалил ее на огне и стал ножом мелко крошить, как лапшу. Когда кожа была изрезана, он высыпал ее
в котелок и долго варил. Затем он обратился ко всем со следующими словами...
Следующий день мы продолжали свой маршрут по
реке Инза-Лазагоу. Долина ее
в средней части суживается, но затем опять начинает расширяться. Горы
с правой стороны крутые и скалистые.
В их
обрывах когда-то нашли прожилки серебросвинцовой руды, отчего и долина получила свое настоящее название. Долина Инза-Лазагоу большей частью свободна от леса, но так как почва
в ней каменистая, она совершенно неудобна для земледелия. Вот почему люди игнорировали ее и поселились около устья.
В одном месте
река делала изгиб, русло ее проходило у противоположного берега, а
с нашей стороны вытянулась длинная коса. На ней мы и расположились биваком; палатку поставили у края берегового
обрыва лицом к
реке и спиною к лесу, а впереди развели большой огонь.
Она подымается крутым хребтом у самой
реки и представляет нескончаемую перспективу зеленеющих выпуклых холмов, долин и
обрывов, которые
с одной стороны смотрятся
в Оку,
с другой — убегают, постепенно смягчаясь, во внутренность земель.
В то время как Ваня и Дуня проводили вечера неразлучно
с дедушкой, Гришка пропадал на лесистых берегах озера, снимал галочьи гнезда, карабкался на крутых
обрывах соседних озер и часы целые проводил, повиснув над водою, чтобы только наловить стрижей (маленькие птички вроде ласточек, живущие
в норках, которыми усеяны глинистые крутые берега
рек и озер).
Претендованные
в других творениях нашей литературы, сильные характеры похожи на фонтанчики, бьющие довольно красиво и бойко, но зависящие
в своих проявлениях от постороннего механизма, подведенного к ним; Катерина, напротив, может быть уподоблена большой многоводной
реке: она течет, как требует ее природное свойство; характер ее течения изменяется сообразно
с местностью, через которую она проходит, но течение не останавливается; ровное дно, хорошее — она течет спокойно, камни большие встретились — она через них перескакивает,
обрыв — льется каскадом, запруживают ее — она бушует и прорывается
в другом месте.
Жаркий июльский день. Листок осины не шевельнется. Я сижу
с тетрадкой и карандашом на моей любимой скамеечке
в самом глухом углу «джунглей», над
обрывом извилистого берега Москвы-реки.
Они возились на узкой полосе земли, вымощенной камнем,
с одной стороны застроенной высокими домами, а
с другой — обрезанной крутым
обрывом к
реке; кипучая возня производила на Фому такое впечатление, как будто все они собрались бежать куда-то от этой работы
в грязи, тесноте и шуме, — собрались бежать и спешат как-нибудь скорее окончить недоделанное и не отпускающее их от себя.
Дом Бориса Петровича стоял на берегу Суры, на высокой горе, кончающейся к
реке обрывом глинистого цвета; кругом двора и вдоль по берегу построены избы, дымные, черные, наклоненные, вытягивающиеся
в две линии по краям дороги, как нищие, кланяющиеся прохожим; по ту сторону
реки видны
в отдалении березовые рощи и еще далее лесистые холмы
с чернеющимися елями, налево низкий берег, усыпанный кустарником, тянется гладкою покатостью — и далеко, далеко синеют холмы как волны.
Выйдя на берег Оки, он устало сел на песчаном
обрыве, вытер пот
с лица и стал смотреть
в реку.
В маленькой, неглубокой заводи плавала стайка плотвы, точно стальные иглы прошивали воду. Потом, важно разводя плавниками, явился лещ, поплавал, повернулся на бок и, взглянув красненьким глазком вверх,
в тусклое небо, пустил по воде светлым дымом текучие кольца.
Плыли под крутым
обрывом;
с него свешивались кудрявые стебли гороха, плети тыкв
с бархатными листьями, большие жёлтые круги подсолнухов, стоя на краю
обрыва, смотрели
в воду. Другой берег, низкий и ровный, тянулся куда-то вдаль, к зелёным стенам леса, и был густо покрыт травой, сочной и яркой; из неё ласково смотрели на лодку милые, как детские глазки, голубые и синие цветы. Впереди тоже стоял тёмно-зелёный лес — и
река вонзалась
в него, как кусок холодной стали.
Сидя на краю
обрыва, Николай и Ольга видели, как заходило солнце, как небо, золотое и багровое, отражалось
в реке,
в окнах храма и во всем воздухе, нежном, покойном, невыразимо чистом, какого никогда не бывает
в Москве. А когда солнце село,
с блеяньем и ревом прошло стадо, прилетели
с той стороны гуси, — и все смолкло, тихий свет погас
в воздухе, и стала быстро надвигаться вечерняя темнота.
«Стану я, раб божий (имя
рек), благословясь и пойду перекрестясь во сине море; на синем море лежит бел горюч камень, на этом камне стоит божий престол, на этом престоле сидит пресвятая матерь,
в белых рученьках держит белого лебедя,
обрывает, общипывает у лебедя белое перо; как отскакнуло, отпрыгнуло белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от раба божия (имя
рек), родимые огневицы и родимые горячки,
с буйной головушки,
с ясных очей,
с черных бровей,
с белого тельца,
с ретивого сердца,
с черной
с печени,
с белого легкого,
с рученек,
с ноженек.
Я шел к окну
в четвертый раз. Теперь каторжник стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо на четырехугольник двора, за стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом бежать вдоль тюремной стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном пустынные
обрывы горы ведут к
реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть города,
с трактирами и кабаками…
В углу, где скалистые
обрывы мыса Суфрен соприкасаются
с низменным берегом, впадает небольшая речка Адими. Пройдя от
реки Адими еще 2 километра, мы стали биваком на широкой косе, отделяющей длинную Самаргинскую заводь от моря.
На следующий день мы расстались
с рекой Нельмой. Холодный западный ветер, дувший всю ночь
с материка
в море, не прекратился. Он налетал порывами, срывая
с гребней волн воду, и сеял ею, как дождем. Из опасения, что ветром может унести наши лодки
в открытое море, удэхейцы старались держаться под защитой береговых
обрывов. Около устьев горных речек, там, где скалистый берег прерывался, ветер дул
с еще большею силой, и нам стоило многих трудов пройти от одного края долины до другого.
Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз
обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась
с боку на бок, наклонялась то над
рекою, то над оврагом.
В какую сторону предстояло нам свалиться?
Гора Сен-Готард была охраняема французами. Чудо-богатырей ничто не останавливало на пути —
с ними был их чудо-вождь Суворов. На высочайшие горы пробирались они по узеньким тропинкам, по
обрывам спускались
в глубокие пропасти, шли часто прямо по целине, без дороги, по пояс
в воде переходили вброд быстрые горные
реки.